Леха мутно медитировал над пустым чемоданом, уставившись в телевизор. По телевизору, как и бывает в подобных случаях, вовсю шла настроечная таблица. С пятого пинка, отлипнув от созерцания таблицы, Леха, преодолевая вязкое пространство, стал складывать в чемодан какие-то предметы. На двадцатой минуте наблюдения за его издевательски-плавными сборами, меня сморил сон. Снилась настроечная таблица. Проснувшись от невнятного матерного бормотания, я застал своего товарища за прежним занятием, с той лишь разницей, что теперь процесс сборов протекал в скоростном режиме:
- Ёбнулся что ли?! Спать решил! Два часа до вылета!.. - очевидно, он заметил, что я пытаюсь поменять позу и поудобней улечься в кресле, чтобы досмотреть свой прекрасный сон. Я хотел что-то ответить, но он выскочил из комнаты, и через полторы секунды вернулся и швырнул в чемодан поверх одежды огромные пассатижи, шепнув при этом что-то вроде: «Вот ведь ссуки!..»
- Это ты их для солидности багажа? Вон утюг возьми. Он импозантен. Или кастрюлю гвоздей, - в общем-то, я почти не удивился.
- Очки, блядь, чинить.
Я подумал, что ослышался. Но он выхватил откуда-то солнечные очки ткнул мне в нос:
- Видишь?! Шуруп-сука вываливается!
- Вижу. Может, отверткой лучше?..
- НЕТ! Не лучше.
- Ну, как знаешь, - ломая ногти, за каких-нибудь семь минут, мы закрыли чемодан…
В «Duty Free» мне сразу приглянулся литр самого дешевого в природе
вискача…
…И поэтому, вскоре я обнаружил себя уже в отеле, в номере сосредоточенно смотрящим новости на турецком языке.
Леха валялся на соседней койке и мрачно вертел в руках разрозненные сегменты своих очков:
- Все. Пиздец. Проебал я шуруп! В самолете где-то очками приложился. Бля, не надо было пить. Сослав, предварительно, пассатижи в тумбочку под телевизором и взяв с собой остатки виски, мы вывалили на пляж, формально - хоронить очки. Очки хоронили достаточно долго, поэтому, чуть не опоздали на ужин. Так прошел первый день. Потом было еще девять. За это время мы успели капитально обгореть, сплясать танец охуевших лобстеров, влезть на какую-то гору (в нетрезвом, естественно, виде), побывать на турецком кладбище (само собой, ночью), купить за десять лир пластиковый муляж фашистского автомата, и молниеносно проебать его, дважды заблудиться в Алании, штурмануть крепость, построенную во времена империи Сельджуков (вход - кажется, 2 евро; но мы пролезли бесплатно, по внешней стороне крепостной стены), выпить несколько литров сомнительного пойла с неискренним названием «KANJAK», до полусмерти напугать группу крупнолицых чешских подростков, и до блева обыграться в пинг-понг.
Проницательные турецкие парни с первого же дня позиционировали нас, как прожженных педерастов, поэтому при каждом удобном случае, транслировали в наш адрес полнейшее сочувствие и опасливое понимание. Это выражалось в различной степени тяжести бонусах: в частности, нам разрешалось, будучи в кашу пьяными, в три часа ночи плавать нагишом в бассейне, пользоваться баром после одиннадцати, таскать напитки в номер, истошно орать песни по ночам, перекрикивая муллу из ближайшей мечети, и опаздывать к завтраку («Kto ih znaet, etih Russian-gomosekov? Vdrug u nih tak prinyato?..»). Мы их не разубеждали.
В последний день, пока по телевизору не закончился фильм «Тайна Двух Океанов» - ни Леха, ни я с места не сдвинулись. Только потом стали
собирать вещи. Когда узнали, что автобус уже сорок минут стоит перед отелем, и что водитель готов застрелиться оттого, что куда-то проебалось двое пассажиров - все же, решили не брать грех на душу, и Леха, экстренно умяв в чемодан вещи ногами, понеся утешать суицидника-водителя. Я остался проверить, ничего ли мы не забыли. Из первой же тумбочки, в которую я заглянул, на меня жалобно и сиротливо уставились Лехины пассатижи. В автобусе Леха горячо пожал мне руку, и сунул девайс в сумку…
…В аэропорту сумка, естественно, зазвенела. Доблестные таможенники разглядывали рентгеновское изображение пассатижей с таким изумлением,
Словно Турция - это страна, в которой слесарные инструменты запрещены законом (впрочем, именно ЭТИ пассатижи я бы, например, запретил – они дискредитируют страну-производителя). Вызвали переводчика. На ломанном русском, он поинтересовался у Лехи о причинах, побудивших его взять с собой на борт этот сомнительный предмет. Шумно выдохнув, Леха уставился в потолок, и я, холодея, представил себе, как будет развиваться диалог:
- Этот прекрасный инструмент я привез с собой из Москвы, для того, чтобы починить свои солнечные очки. Видите ли, шуруп-сука вываливается!..
- ??? …В самом деле?.. Очки? Может быть, отверткой было бы удобней?
- НЕТ! Я чиню очки пассатижами! Вот такой вот я, блядь, эстет!
- Ну-у, допустим, - (здесь переводчику следует сделать небольшую паузу, чтобы представить какой-нибудь титановый раритет с копчеными стеклами от Карла Цейса, времен Первой Мировой войны, в котором Лехин прадед ходил в атаку на Отто Фон Бисмарка, нагоняя жуть на окружающих то ли грозным шурупом, поддерживающим очки в функциональном состоянии, то ли винтовкой Мосина, с примкнутым к ней аршинным штыком), - Допустим, вы чините очки этим… э-э-э… инструментом. В таком случае, нельзя ли мне взглянуть на очки?
- Нельзя.
- Отчего же?
- Их нет. Я похоронил их на пляже в Алании.
- Похоронили?!
- Да. Вот с этим молодым человеком мы закапывали их в песок.
- С этим? Прекрасно (здесь мне должны заломить руки и подтащить к зоне таможенного досмотра).
- Зачем же вы их похоронили?
- Дело в том, что они сломались окончательно - в самолете я их обо что-то ударил. Вот мы и решили их похоронить…
- Логично… Но, тогда, ответьте, молодой человек, КАКОГО РОЖНА ВЫ ПРОНОСИТЕ ВАШИ ЕБАНЫЕ ПАССАТИЖИ НА БОРТ САМОЛЕТА?!! (ну, здесь, кажется, уже пора открывать стрельбу на поражение). Я бы еще долго представлял себе возможные версии вопросов и ответов, но услышал гордый Лехин ответ - это было похоже на то, как если бы бубновым валетом покрыть белую пешку G-5:
- Эта вещь - мой ТАЛИСМАН! Я ВСЕГДА беру его с собой на отдых!
…На обратном пути пили гораздо меньше - очевидно, Леха боялся ударить обо что-нибудь свои пассатижи.