Так, нежащиеся в объятиях голышечки должны быть обязательно в туфельках: голые ступни выглядят неэротично. Тела должны быть гладкими, без волосков и прыщиков – любая такая деталь снижает эротическое впечатление на сколько-то там процентов. Поэтому используется грим и «всякие средства». Очень часто бабские прелести мажут маслом – чтоб блестели. Пейзаж вокруг совокупляющихся тел должен быть условно-абстрактным и достаточно роскошным, если только это не какие-нибудь специальные съёмки в мрачном подвале. Ну и так далее.

Наивные производители российского хардкора ничего этого не знали. То есть, понятное дело, сколько-то немецкой порнухи они насмотрели, но, похоже, скорее потребляли её бездумно, нежели анализировали, «как это сделано». А потому творили свои шедевры методом наивного реализма. То есть брали дешёвую видеокамеру, приглашали двух мужиков и трёх баб, предлагали им поебстись, и всё это снимали. Результаты, как правило, были настолько - - -, что уже и - - -.

Первую ленту такого свойства дали мне на погляденье именно из таких соображений – заботливо предупредив, чтобы я даже и не пытался использовать её по прямому назначению. Я иронически хмыкнул: в ту пору прекрасную я как раз пребывал в том радужном состоянии духа, когда не то что какая-то порнуха, но и «все остальные женщины» не идут на ум (кроме, конечно, «любимейшей и прекраснейшей»). А потому кассетку-то взял (не обижать же), но посмотреть забыл. И только когда давший мне её товарищ специально позвонил мне и попросил оный шедевр назад, мотивируя это тем, что он хочет дать её ещё кому-то, я всё-таки собрался, отыскал её и решил перед отдачей прокрутить – «всё-таки любопытно».

Зрелище было и впрямь сильнодействующее.

Съёмка происходила на каком-то флэту – видимо, где-то на окраине, судя по заоконным пейзажам. Квартирой это назвать было нельзя – нет, именно что «флэт», отчаянно засраный, но с намёком на «бабы чуток прибрались». Это последнее обстоятельство придавало разворачивающемуся позорищу какой-то особо инфернальный оттенок.

Первая сцена была такова. Сначала экспонировалась комната – чуть ли не с ооленённым ковром (во всяком случае, на стене висело что-то в этом сти). Имелся также диванчик, на котором, судя по его виду, много и вкусно кушали что-то жирное и соуснОе. Ещё стоял торшер на круглой подставке и виднелись какие-то полки. Потом дверь открылась, и в комнату вошла девка блядского вида.

То есть нет, не так. Это слово не выражает. Надо было видеть её сальные волосы серого цвета, её боевой макияж, её псиные зенки с течкой, её рабочий рот, всю её РОЖУ, её ЛУПЕТКУ, въебень проблямудевшую ещё в нежнорозовом младенчестве! Это было полное, абсолютное, совершенное в своём роде воплощение самой идеи дешёвой потрахучки. Выплывало из памяти древнее слово "шалава", вспоминалось эпическое барковское «потом гады и птицы в пизду козе сували спицы». Это был тот самый случай.

Девка отшарила лыбу и сказала в камеру «Пре-е-ет!»

Потом в течении пяти минут она снимала с себя тряпьё, ёжась – явно от холода. Обнаружилось тело с двумя ногами, двумя небогатыми грудьми, тупо тычащими в объектив розовые соски, похожие на пупки, ну и бёдра с выступающими костями. Между ними была промежность, которую она «села и показала». Промежность была скверно выбрита, а посередине имелась «как у коровы» розоватая складка, из которой торчал кусочек малой половой губы, как закладка из книжки Дарьи Донцовой.

Девка долго шарилась в диване и нашла самотык, который попыталась засунуть в себя, но он не входил.

Всё это было противно, но ничего особенного я тут не увидел, и собирался было «выключить и отмотать», но тут картинка без предупреждения сменилась.

На сей раз показывали кухню. Кухня была такая, какой бывает кухня после вчерашнего. На столе рос и плесневел стеклянный лес грязных, захватанных бутылок, стаканов, перемазанных в кетчупе тарелок и прочей хуеты. На табуретке сидел, расставив крепкие ноги, пацанского вида парень. До пояса он был гол, и на нём синели партаки. Насколько я их понял, он провёл три года в местах не столь отдалённых.

Вошла давешняя девица – не голая, в халатике, с явным «под-ним-ничего-нет». Налила себе в грязный стопарик водяры – то, что стопарь был грязный, было видно даже при том отвратительном качестве съёмки, которое имело место – хряпнула, утёрла нос рукой, села парню на колени, закурила. Продолжая курить, она копнула рукой у него в паху (парень чуть дёрнул бёдрами, помогая расстегнуть молнию) и выдавила из ширинки что-то грязно-розовое, сосисочное. То была, по всей видимости, залежавшаяся в штанах залупа.

Она последний раз затянулась и собралась было положить папиросу на стол. Но молчаливый качок отнял у неё курево и сунул его себе в ротовое. Девицу же он лёгким движением спустил с колен. Та покорно стекла на пол, выдавила себе ещё немного розового и сунулась туда головой. Парень откинулся назад, выпустил из себя длинную дымовую струю и икнул, предательски дрогнув широким пузом.

Это был КАДР. За такой кадр Феллини отдал бы пару хороших эпизодов.

Дальше девица долго дёргала ртом его розовое, и это было скучно. Парень продолжал курить и икать. Покурив, он спокойно, без всякого пафоса оттолкнул девицу «совсем на пол» и сказал кому-то через плечо: «Ничего не получается».

Я выключил видак, пошёл на кухню, налил себе сухого белого вина и медленно выпил. Потом вернулся, включил и стал смотреть очень внимательно.

Не буду утомлять читателя пересказом того, что нужно ВИДЕТЬ. Могу только сказать, что девицу всё-таки поимели - кажется, даже в анал (точно определить это было нельзя: половину кадра занимали машущие яйца). Потом появилась ещё одна девица, brunette, в которой особенного блядства не было, а была какая-то тухлая покорность (о причинах которой можно было догадаться: круглое плечико украшал кровоподтёк, да и другие места были явно затронуты физическим насилием). Потрахушка таки засунула подруге в вагину этот свой самотык. Потом был лесбийский акт в опасной близости от масляного электронагревателя – я всё ждал, что они к нему приложатся, но девушки были осторожны. Видать, в квартирке был нехуёвый дубак. Любились они под невнятный разговор из соседнего помещения, где с сипением крутили краны и о чём-то тихонько бормотали. Я усилил звук до предела, и разговор стал внятным: кто-то жаловался на отсутствие горячей воды…

Утром я отдал этот шедевр, с большим сожалением.

Больше ТАКОГО я не видел, хотя мне рассказывали, что «да, бывали такие фигни… это в самом начала снимали, без студии, без всего».

Впоследствии – через много лет – мне как-то дали кассету с «русской порнухой». Она была снято вяло, но вполне в традиции плохой немецкой гуманитарной помощи нарождающемуся среднему классу.

Смотреть там было нечего.