На остановке мы ждали пока из серого пасмурного далека материализуется оранжевый Икарус. Я вспоминала напутствия родных и соседей, про то, что в городе кругом одни маньяки. Поэтому девственниц почти нет. А таких, как мы, - наивных, глупых, деревенских, - сразу видно. Поэтому нас сразу хотят или обокрасть, или изнасиловать. Или и то, и другое. А у нас ведь девственность - единственная ценность. Алчные горожане покусятся и на нее, и на деньги, в трусы зашитые.
Верка такой фигней не заморачивалась. Она в качалку ходила. Штангу там тягала. С пацанами нашими не дралась никогда, потому что они ее боялись. «Найдется мужик, полюбит меня и такой» - басила Верка, натягивая отутюженный мамой хрустящий джинсовый костюм и довольно оглядывая себя в зеркале. Уже на вокзале, перед отъездом она разлапистой рукой пригладила ежа на голове и, треснув меня по хрупкому позвоночнику, гаркнула: «Прорвемся, йопта!»
Она вообще ничего не боялась. Ей как-то на Красной площади в Москве иностранка на ногу наступила. «Она мне – айм соу сори, - а я стою и ничо вспомнить не могу, чему нас англичанка дрючила, - сокрушалась подруга. – И все-таки я не оплошала! Она мне айм сори, а я ей – ван, чу, фри! Опа!» Такая вот гражданская смелость.
И только один раз я увидела Верку плачущей. После выпускного. Мы тогда выпили бутылку молдавского сухого вина на двоих и отправились на дискотеку. Конечно, если бы мы не были такими пьяными, ничего бы не случилось. Но до дискотеки было далеко – четыре километра. А мы были изрядно расхрабрившись. Верка первая заприметила приближающееся облако пыли и выскочила на дорогу с криками «Сука! Стоять, бля!» Мотоциклетка притормозила с характерным визгом. За рулем сидел наш местный дурачок - Димон-упырь. Мы смотрели на упыря, а он смотрел одновременно в разные стороны и подергивал то головой, то рукой. Верка, пошатываясь, обошла драндулет, пнула ногой по колесу, подозрительно зыркнула на жестяное корыто с колесиками, присобаченное вместо коляски и решилась:
- Давай, Димон, на дискач нам надо, подвези девушек, джентельмен.
- Девки, да вы чо, у меня ж тормоза не работают! – заартачился дурачок.
- Хуйня! – отрезала Верка и тут же скомандовала, - В седло!
Пока я опасливо раскорячивалась в седле и пыталась приобнять Димона за тощий торс, Верка устраивалась поудобнее в «люльке». Одной рукой она вцепилась в доску, прибитую поверх корыта, другой взмахнула и проорала: «Ехай!»
Мотик основательно прокашлялся, сделал несколько рывков и поехал по пыльным ухабам. Минут через десять драндулет, попердывая, въехал на площадку перед клубом. С трех сторон она заканчивалась живописным обрывом, четвертая ограничивалась культурным заведением, которое по бокам облизывали два узеньких заезда. На крыльце толпился подвыпивший молодняк. Верка издала бодрый приветственный матюг, и мы… благополучно промчались мимо, устремившись к краю площадки. У самого обрыва мотоциклет неловко вильнул и умудрился не свалиться. «Господи, у него же глаза в разные стороны смотрят, - думала я про дурочка, - а наши-то глаза где были? Свалимся – костей не соберем. Поминай, как звали». Я зажмурилась и еще крепче вцепилась в рубашонку Димона. Верка орала: «Тормози, блядина! Ноги вырву, спички вставлю, глаз на жопу натяну!» Мотик наворачивал круги, вернее квадраты по площадке, то и дело оказываясь в опасной близости от края обрыва. За нами с воплями бегала толпа.
Наконец, издав полный боли скрип, драндулет резко тормознул. Димон-упырь катапультироваля из седла и, пролетев несколько метров, приземлился в мягкую пыль. Руль мотоцикла впечатался в мою девичью память и в грудь, оставив два уродливых продолговатых синяка до самых подмышек. Верка была выброшена из корыта вместе с доской. Она сидела в песке, вцепившись в эту доску вытянутыми руками, уставившись в синюю стену клуба и молчала. «Веруня, - один из пацанов ласково потрогал Верку за бицепс, - ты деревяху-то отпусти». «Не могу» - сказала Верка и заплакала.
Руку она потом все-таки отцепила, левую. И, размахивая правой, с зажатой в ней доской, долго Димона по площадке гоняла. Короче, обошлось. И встречные ветер Веркины слезы быстро осушил.
Воспоминания прервал скрежет Икаруса, подъехавшего к остановке. Я устроилась на сиденье в самом хвосте, а Верка побежала к водителю – покупать билеты. И в этот момент рядом со мной сел Он. Маньяк. Я его сразу узнала по шляпе, очкам и перегару. Представился Володей. И разговаривал он вежливо, как и положено маньяку, заманивающему жертву. Пригласил к себе домой, смотреть репродукции картин в альбомах и пить вино при свечах. Я представила себе его дом, и как, пока я пью вино и осматриваюсь, маньяк Володя незаметно на цыпочках подкрадывается сзади и бьет меня по голове огромным фолиантом. А потом отнимает самое дорогое, то без чего ни один нормальный мужик меня замуж не возьмет.
Напуганная страшными видениями, я зажмурилась и заверещала на весь автобус «Веееееерррркаааа-а-а-а-а-а!» Тут же со стороны водительской кабины послышался приближающийся топот и уханье. Маньяка она бить не стала. Просто опустила сверху кулак на его головной убор. Маньяк съежился в кресле. Из под смятой шляпы мы услышали громкий шепот: «Помогите». «Щас» - сказала Верка. Взяла маньяка Володю за шкварник и, сопроводив смачным матюком, выкинула в приветливо разъехавшиеся двери автобуса. Володя шлепнулся в лужу, а Верка на сиденье рядом со мной.
Все будет нормалек. И даже лучше. С Веркой никуда не страшно: хоть в парк, хоть на дискотеку. И пусть она клептоманка и ругается матом. Зато она – настоящая подруга. Боевая.